![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
День двадцать второй
Сидели дома. Маша переводила, а мы с Левой в кухне хозяйничали. Поскольку все банки и кастрюли Лева уже изучил и переставил, как ему понравилось, голуби все нажрались и улетели, я поставила его на табуретку у раковины и он помыл посуду. С таким восторгом и старанием. Долго изучал свойства турбулентного и ламинарного потока пальчиком. Весь процесс заснят.
Потом Маша с Левой отбыли спать, и я тоже размечталась подремать, раз уж дома. Ну какое там...
Я не понимаю. Ничего не понимаю в старости, не гожусь в сиделки. Я не хочу верить, что она специально ждет, когда я лягу, чтобы тут же призвать меня. Пить, укрыть, раскрыть, подать горшок. Но когда это случается пять раз подряд - поневоле задумаешься. Вот только что мы разговаривали как всегда, как все годы, что я ее дочь, а она моя мама. И она также остроумно подавала реплики, и смеялась моим шуткам. И мне даже казалось, что мы победили старость и маразм.
- Мама, я устала, посплю полчаса, ладно?
- Конечно, детка, отдохни, у тебя такой вид замученный.
И стоит лечь и задремать, раздается извечное - Ооооля! Просто не может, чтобы я не была в поле зрения ее? Это сильнее материнского инстинкта? Все отмерло, кроме умения говорить, подавать реплики, есть, и желания, чтобы я не отходила ни на минуту? После четвертого выдергивания из полудремы и бесплодного высаживания на горшок у меня затряслись руки, ноги, и даже голова, я установила абсолютный личный рекорд давления 199 на 110 и созерцала минут пятнадцать себя со стороны, как я ору и трясусь,и даже матерюсь. Вот что, оказывается, называется выйти из себя. Физически выходишь и смотришь со стороны, что творит твоя оболочка, которая тебе больше не подчиняется. Я не знаю, что делать. Можно ухаживать за чужой старухой, без эмоций, не потакать и не орать, равнодушно и вежливо подавать горшки и еду. И то не круглосуточно, конечно. Но как вести себя так с матерью, когда мечешься между жалостью и раздражением, а главное, когда сама уже нездорова и ни в какие ухаживальщицы не годишься. Неужели это неизбежно? Ненужели и я так буду мучать Машу? Зачем тогда старость? Для чего? Чего Бог хочет от меня? Я могу, у меня получилось, как выяснилось, укрепить ее физически, вернуть с грани умирания и потери разума. Мне не жалко времени и сил за ней ухаживать - готовить, стирать, мыть, кормить, лечить - что угодно. Мне нужны всего полчаса пару раз в день, чтобы полежать. Просто побыть одной. Я не могу все 24 часа в сутки посвящать только ей. Я тоже хочу жить, жить своей жизнью, хоть несколько часов в день. Не ожидая в любом конце квартиры, включая душ и сортир, крика - Ооооля, от которого меня сразу начинает трясти.
Бог хочет от меня полного самопожертвования? Хочет показать мне мою немощь духовную, сбить гордыню и самодовольство? Я не знаю. Правда не знаю. Ненавижу себя за несдержанность и гнев, но справиться с собой не могу пока. И почему я думаю, что это все для меня только урок? Ведь чего-то Бог и от мамы хочет наверное? Не ради шестиразовой санаторной еды и клизм он ей жизнь продляет ведь? И что-то с ней происходит, да. Избалованная папой, привыкшая командовать и повелевать - нет, она совсем другая теперь. И она впервые в жизни всерьез думает о Боге. Не как о целителе, который может помочь в выдуманных и невыдуманных болезнях, а всерьез, по-настоящему. Часто задает вопросы. Глаз с икон не сводит часами. А раньше не могла, когда они в комнате. Говорила - с укором смотрят.
- Ты когда о Боге говоришь или молишься, у тебя лицо совсем другое делается. Светится. А как ты поверила? Как ты узнала, что Бог есть? А что такое Причастие?
И слушает, вслушивается, хочет припасть к этому свету тоже.
Ну, а потом, конечно, извечное - Ооооля, и все такое:)
Господи, помоги нам!
И все. Хватит ворчать. Бог загадок не загадывает. Мы разберемся.
Ну вот теперь вечер. Все дела переделаны. Мое время. Маша приходила еще раз с Левушкой, закупила все нам потребное, сварила еду на завтра. Так что завтра загуляем. Пока не придумали, куда податься. Жалко, водоема близко нет никакого. Хоть в фонтане купайся. Жара, жара, жара. Не совсем такая, как я люблю, но все же ничего себе, за тридцать:)
Потом Маша с Левой отбыли спать, и я тоже размечталась подремать, раз уж дома. Ну какое там...
Я не понимаю. Ничего не понимаю в старости, не гожусь в сиделки. Я не хочу верить, что она специально ждет, когда я лягу, чтобы тут же призвать меня. Пить, укрыть, раскрыть, подать горшок. Но когда это случается пять раз подряд - поневоле задумаешься. Вот только что мы разговаривали как всегда, как все годы, что я ее дочь, а она моя мама. И она также остроумно подавала реплики, и смеялась моим шуткам. И мне даже казалось, что мы победили старость и маразм.
- Мама, я устала, посплю полчаса, ладно?
- Конечно, детка, отдохни, у тебя такой вид замученный.
И стоит лечь и задремать, раздается извечное - Ооооля! Просто не может, чтобы я не была в поле зрения ее? Это сильнее материнского инстинкта? Все отмерло, кроме умения говорить, подавать реплики, есть, и желания, чтобы я не отходила ни на минуту? После четвертого выдергивания из полудремы и бесплодного высаживания на горшок у меня затряслись руки, ноги, и даже голова, я установила абсолютный личный рекорд давления 199 на 110 и созерцала минут пятнадцать себя со стороны, как я ору и трясусь,и даже матерюсь. Вот что, оказывается, называется выйти из себя. Физически выходишь и смотришь со стороны, что творит твоя оболочка, которая тебе больше не подчиняется. Я не знаю, что делать. Можно ухаживать за чужой старухой, без эмоций, не потакать и не орать, равнодушно и вежливо подавать горшки и еду. И то не круглосуточно, конечно. Но как вести себя так с матерью, когда мечешься между жалостью и раздражением, а главное, когда сама уже нездорова и ни в какие ухаживальщицы не годишься. Неужели это неизбежно? Ненужели и я так буду мучать Машу? Зачем тогда старость? Для чего? Чего Бог хочет от меня? Я могу, у меня получилось, как выяснилось, укрепить ее физически, вернуть с грани умирания и потери разума. Мне не жалко времени и сил за ней ухаживать - готовить, стирать, мыть, кормить, лечить - что угодно. Мне нужны всего полчаса пару раз в день, чтобы полежать. Просто побыть одной. Я не могу все 24 часа в сутки посвящать только ей. Я тоже хочу жить, жить своей жизнью, хоть несколько часов в день. Не ожидая в любом конце квартиры, включая душ и сортир, крика - Ооооля, от которого меня сразу начинает трясти.
Бог хочет от меня полного самопожертвования? Хочет показать мне мою немощь духовную, сбить гордыню и самодовольство? Я не знаю. Правда не знаю. Ненавижу себя за несдержанность и гнев, но справиться с собой не могу пока. И почему я думаю, что это все для меня только урок? Ведь чего-то Бог и от мамы хочет наверное? Не ради шестиразовой санаторной еды и клизм он ей жизнь продляет ведь? И что-то с ней происходит, да. Избалованная папой, привыкшая командовать и повелевать - нет, она совсем другая теперь. И она впервые в жизни всерьез думает о Боге. Не как о целителе, который может помочь в выдуманных и невыдуманных болезнях, а всерьез, по-настоящему. Часто задает вопросы. Глаз с икон не сводит часами. А раньше не могла, когда они в комнате. Говорила - с укором смотрят.
- Ты когда о Боге говоришь или молишься, у тебя лицо совсем другое делается. Светится. А как ты поверила? Как ты узнала, что Бог есть? А что такое Причастие?
И слушает, вслушивается, хочет припасть к этому свету тоже.
Ну, а потом, конечно, извечное - Ооооля, и все такое:)
Господи, помоги нам!
И все. Хватит ворчать. Бог загадок не загадывает. Мы разберемся.
Ну вот теперь вечер. Все дела переделаны. Мое время. Маша приходила еще раз с Левушкой, закупила все нам потребное, сварила еду на завтра. Так что завтра загуляем. Пока не придумали, куда податься. Жалко, водоема близко нет никакого. Хоть в фонтане купайся. Жара, жара, жара. Не совсем такая, как я люблю, но все же ничего себе, за тридцать:)
no subject
no subject
no subject